— Игорь Генрихович!
— Да, Александр Павлович.
— Организуйте парламентера к террористам с известием, что завтра капитан Осташев будет казнен у них на глазах.
Три пары глаз с удивлением уставились на меня.
— Александр Павлович, вы в своем уме?
— Не беспокойтесь насчет моего душевного состояния. Но, просьба перед тем как идти парламентеру, обязательно пару раз выстрелить в воздух, чтоб привлечь внимание.
— Есть идеи?
— Конечно. Давайте, а я понаблюдаю.
Картина получилась очень даже интересная. Какие бы они ни были террористы, но дисциплина явно хромала, и после пары выстрелов, для привлечения внимания, в окнах, особенно второго этажа, я срисовал сразу четыре морды, которые сначала с испугом, а потом интересом стали наблюдать за приходом парламентеров. Увидев все, что мне надо было, убрал в чехол бинокль и коротко бросил:
— Всё, на базу. Будем готовиться…
Было четыре часа утра, когда множество людей, молча и без шума, выдвигались на исходные позиции. Уже на выходе меня остановил Дубельт и проинформировал:
— Группа, которую вы отправили по ложному маршруту, попала в засаду и практически полностью уничтожена.
— Н-да. Весело. Будем разбираться.
Хотя, как ни странно, я не чувствовал угрызений совести. У этого мира были свои правила игры, и местное руководство само виновато, что у них тут утечка информации.
Задумавшись над таким поворотом судьбы, вышел на улицу, где меня ждала вся наша команда.
Все, даже Стеблов и Маша, были облачены в камуфляжи, в бронежилеты, каски, тактические очки, наколенники, налокотники, снабжены радиостанциями и вооружены оружием из будущего. Маша держала в руках мой карабин «Форт-202», с накрученным на ствол глушителем и оптическим прицелом Bushnell на жестком кронштейне. Николаевич вооружился обычным АК-74 с подствольным гранатометом и «Мухой» за спиной. Стеблов держал уже привычный ему «Форт-201», гражданскую переделку АКМС, стреляющую, как и мой карабин, только одиночным огнем. Мы с вахмистром Любкиным вооружились гладкостволами, снаряженными картечными боеприпасами, как раз лучше всего подходящими для боя на коротких дистанциях. Гришке достался мой «Ремингтон-870» с коротким стволом, а сам прихватил «Сайгу-12К» в тактическом исполнении с восьмизарядным магазином. Для точечной работы в набедренной кобуре примостился АПС (автоматический пистолет Стечкина), личный подарок Димки Березина, причем в комплекте с глушителем.
Воинство выглядело грозно для людей девятнадцатого века, а вот мне это напоминало команду страйкбольщиков, направляющихся на очередную реконструкцию. Но тем не менее мне с этими людьми через несколько часов идти в бой, поэтому попытался перестроиться на серьезный лад. Я не стал говорить красивых и пафосных речей, а провел последний инструктаж и сказал:
— Господа и товарищи, сегодня все решается. Давайте все сделаем нормально и качественно…
Вчера всю вторую половину дня и весь вечер проводили первые и последние учения перед реальной операцией по освобождению заложников. Приданных бойцов, офицеров и матросов и около пятидесяти казаков-пластунов дрессировали несколько часов подряд. Всю эту разношерстную компанию разделили на несколько отрядов: две штурмовые группы под командованием подполковника Стеблова и Николаевича, медицинскую группу, под руководством Наташи Станкевич, группу обеспечения и группу эвакуации. На тренировках лично присутствовал император, и после двух часов наблюдения он что-то сказал Дубельту, находящемуся тут же, повернулся и уехал. И судя по его виду, человек, глава державы, отец, дед, остался вполне доволен увиденным.
Уже под вечер, во время перерыва, когда все потные и умотанные прыжками, беготней и стрельбой холостыми зарядами люди расположились вокруг баков с питьевой водой, я подошел к Дубельту и поинтересовался мнением Николая Первого. Тот, потирая красные от недосыпа глаза, усмехнулся:
— Все хорошо, Александр Павлович, судя по всему, император остался доволен и вашим подходом к делу, и всем увиденным…
Несмотря на обстоятельства, я чувствовал себя великолепно, и боевой азарт не давал унывать. Через полчаса мы уже были в Екатерининском дворце, который был уже давно очищен от слуг, а гвардейцев, блокировавших террористов, сменили матросы и офицеры Балтийского флота, спешно присланные из Кронштадта. Когда уже начало светать, мы с Гришей Любкиным и тремя вооруженными до зубов моряками пробрались на чердак Зубовского флигеля и замерли, ожидая смены караула на третьем этаже, которая проходила обычно в шесть утра.
В конюшне, расположенной недалеко от флигеля, собрались более шестидесяти человек, разделенных на отряды, и каждый уже прекрасно знал, что он должен делать в той или иной ситуации. В зарослях парка Маша организовала себе снайперскую лежку, а приданный ей корректировщик с биноклем уже вовсю рассматривал окна здания, фиксируя появления террористов. С других направлений еще пятеро наблюдателей, ждали момента, когда на третьем этаже произойдет смена караула и всех заложников переместят в большую комнату, используемую в качестве столовой.
Казалось, что напряжение, в котором находились сотни людей, передавалось по воздуху, и даже деревья и трава в парке затихли в ожидании кровопролития. Через полчаса лежания на чердаке на связь вышел Дубельт, осуществляющий общую координацию:
— Крот, это База.
Я усмехнулся, — как быстро он освоил радиостанцию, и шепотом ответил:
— На связи.
— На третьем этаже прошла смена караула.